— Раньше квартира была коммунальной. Всего пять комнат. В одной живет какой-то неудавшийся писатель. В другой — выживающая из ума старуха. Но вы их не увидите и не услышите. Теперь выходы разные, и эти три комнаты ваши. — Маклер пропустил меня вперед.

Едва я переступил порог, как краем глаза заметил легкое движение в глубине коридора. Будто кто-то проскользил, не касаясь пола. Маклер не видел ничего и продолжал говорить, расписывая все достоинства вполне полноценной, отдельной трехкомнатной квартиры, но я уже не слушал его, внимательно осматриваясь.

— Эта комната немного узковата, но...

Я едва не сделал шаг назад, чтобы отступить перед волной тяжелого удушливого запаха разложения и какой-то болотной сырости.

Я едва не сделал шаг назад, чтобы отступить перед волной тяжелого удушливого запаха разложения и какой-то болотной сырости. Темная, сырая комната с грязными клочьями обоев на стенах, на потолке подтеки, похожие на плесень. А с крюка для люстры свисал тонкий шнур, на конце которого болталась огромная черная крыса.

— Здесь недавно сделали ремонт.

Маклер шагнул к окну. На мгновение я закрыл глаза, а когда снова открыл, увиденная прежде картина рассыпалась. Стены оказались оклеены светлыми обоями, потолок белел свежей краской, и только темный крюк угрожающе напоминал о недавнем кошмарном видении. Интересно, как я буду жить здесь? Очаровательная компания — писатель, полусумасшедшая старуха, призрак, дохлая крыса, подвешенная к потолку, и разочарованный в жизни романтик...

— Это самая большая комната.

Наконец, я вздохнул облегченно. Здесь не было ничего. Только на окне звонко гудела одинокая муха.

— Значит, мы договорились? Если я вам понадоблюсь, у вас есть мой телефон.

Одна из трех комнат. А я думал устроить в одной спальню, в другой столовую... именно в той, где... Интересно, чья это была шутка с крысой?

— Благодарю за труд.

Маклер с радостным изумлением принял от меня купюру и, довольный, удалился.

Я остался один. В тишине, вернувшейся в квартиру, стали слышны посторонние звуки — приглушенный стук пишущей машинки за стеной, легкое поскрипывание половиц. И щебетание птиц за окном.

Я вышел в коридор, сквозь приоткрытую дверь увидел кусок блестящего ясеневого паркета, проем окна, светло-кремовую стену, и вдруг отчетливо почувствовал чье-то присутствие там, внутри. Как будто кто-то напряженно ждал, переступлю я через порог или так и не решусь войти. Неприятное ощущение. Мне захотелось немедленно повернуться и уйти, но что-то удержало на прежнем месте. Любопытство, может быть.

— Здесь кто-то есть?

Неизвестно откуда повеяло прохладным ветром, дверь таинственной комнаты приоткрылась еще чуть-чуть, и я опять увидел размытое движение прямо напротив окна.

— Я могу вам чем-нибудь помочь?

Напряжение, неподвижно висящее в помещении, стало еще гуще. Гостеприимно открытая дверь вдруг с шумом и грохотом захлопнулась. Я едва успел отскочить.

Значит, моя помощь не нужна.

Я вернулся к себе и решил, что больше не стану пытаться завести дружбу с привидением из соседней комнаты. С меня достаточно и живых соседей.

Я вернулся после прогулки по городу поздно вечером. С внутренним содроганием прошел мимо «первой» нежилой комнаты. Так я мысленно стал называть ту... с крысой. Дверь «второй» снова оказалась приоткрыта. Она находилась как раз напротив моего кабинета, и это беспокойное соседство не доставляло особой радости.

Я честно держал данное себе слово не тревожить больше невидимого обитателя квартиры. Время от времени до меня доносились странные звуки, дверь периодически распахивалась, и тогда я чувствовал, что за мной наблюдают. Ненавязчиво и не враждебно. Несколько раз я видел тень, скользящую в темноте коридора, но такую смутную, что невозможно было разглядеть, как существо выглядит.

Я вошел к себе, зажег настольную лампу и еще раз с удовольствием осмотрел комнату. Все мне здесь нравилось — большое окно с плотными темно-зелеными шторами, письменный стол, книжные полки, неширокий диван, толстый ковер на полу... Я развернул сверток, что принес с собой, и вынул из коробки вазу с причудливым рисунком на стенках. Серая необожженная глина, травяной орнамент — тонкие стебли многократно вьются один за другим и сливаются в одну сплошную линию. Сухая, шершавая глина на ощупь почти неприятна, травинки с листьями неестественны, а круговорот их сплетения бесконечен.

Одиночество — плохой компаньон в походах по антикварным магазинам. Покупаешь то, что тебе заведомо не нужно, лишь чтобы убить время и придать значимость и хотя бы видимость цели бесцельным метаниям по городу. Я поставил вазу на полку и отошел к окну.

Тоска вдруг с такой силой ударила меня, что на мгновение стало трудно дышать. Глубина этого отчаяния, внезапно распахнувшегося в душе, снова испугала. Я крепко сжал кулаки и с трудом сдержался, чтобы не запустить в стену раритетной покупкой... Одиночество... Мое прекрасное одиночество временами превращалось в едва переносимый кошмар.

Тихий скребущий звук, какой-то странный шорох, отвлек от депрессивной мысли. Я обернулся и вздрогнул. Маленькая вазочка медленно двигалась все ближе к краю.

— Эй! Что за шутки?!

Я бросился спасать антикварную вещь, но она уже отделилась от этажерки и, повисев несколько мгновений в воздухе, упала на пол, брызнув мне под ноги мелкими осколками.

— Чертовщина какая-то! Я, конечно, понимаю — полтергейст, паранормальные явления, телекинез, но вазы зачем бить?!

Мимо меня пронесся легкий ветерок, явственно прозвучал тихий смешок, и все. Тишина.

Я опустился на пол и стал подбирать осколки. Мой невидимый сосед, кажется, обладал странным чувством юмора. Он был недоверчивым существом, которое холодно наблюдало за мной из соседней комнаты, хлопало дверью и дуло ледяным ветром в спину, а тут вдруг проявил себя как довольно славный общительный «парень», который хоть и разбил мою вазу, но отвлек от мрачных мыслей. Похоже, я смогу привыкнуть к нему...

...Я сидел за столом у своей настольной лампы с желтым абажуром, куртка лежала у меня на коленях, и мне казалось, что совсем скоро придется уходить. Казалось бы, дом у меня есть, и стол, и лампа с золотистым теплым светом, но они не радуют меня — и вот я сижу, напряженно вслушиваюсь в тишину и жду, что меня попросят уйти.

Я отвел, наконец, взгляд от абажура и вздрогнул от неожиданности, уронив куртку на пол. На моем диване в небрежной позе, закинув ногу на ногу, сидел незнакомец.

— Как вы сюда попали?! — повторил я мысленный вопрос вслух.

— Дверь была открыта. — Он прокомментировал ответ кивком в сторону входа.

Странная у него улыбка — улыбаются только губы, в темной синеве глаз плавает далекая печаль.

— А позвонить забыли?

Он состроил разочарованную физиономию и смерил меня с головы до ног быстрым взглядом.

— И вы туда же? Преподнести свою визитную карточку, доставить приглашение на чай... что еще? Тоска!

— Простите, что разочаровал, — отозвался я сухо, не чувствуя, впрочем, ни капли своей вины. — Как и все, я...

Он насмешливо фыркнул, перебив.

— Как все? Тогда скажите, почему из трех прекрасных комнат вы выбрали одну, и далеко не самую лучшую? А?

— Потому что...

Не могу же я сказать ему, что в одной живет привидение, а во второй...

— Ну?

— Потому что мне так захотелось. И я, кажется, не обязан отчитываться перед соседями.

Но он уже не слушал. Легко поднялся с дивана, подошел к книжной полке, рассмотрел черепок вазы.

— Красивая была вещица. Что же это вы, Георг, швыряетесь раритетным антиквариатом?

— Это не... Вы знаете мое имя?

— Я знаю о вас очень много. Например, что вы уходите куда-то рано утром и возвращаетесь поздно вечером, иногда, правда, наносите визиты старухе, а большую часть оставшегося времени лежите на этом диване и смотрите в потолок. Покупаете всякую ерунду, вроде той ужасной вазы. Знаю, что вы очень страдаете от одиночества, но никого не приводите к себе — ни девушек, ни парней. Не курите и не пьете, хотя в баре у вас стоит несколько бутылок марочного вина.

— Такое чувство, будто вы не выходили из этой комнаты.

Он бросил глиняный черепок обратно на полку.

— В некотором смысле это почти так... Хотя вы и думаете, что видите меня впервые.

И заметив, что я все еще не понимаю, добавил:

— Не так давно вы предлагали мне свою помощь... и... прошу прощения, что разбил вазу.

— Вы... ?! — Наверное, вид у меня был совершенно глупый, потому что он усмехнулся и отвесил мне элегантный полупоклон.

— Рив Д’Арт к вашим услугам.

— Так вы... ?

— Не бойтесь, называйте вещи своими именами. Я не обижусь. Привидение, призрак.

— Значит, в комнате напротив...?

— Ну да.

Я попытался собрать разбегающиеся мысли.

— И давно вы... в таком состоянии?

Он медленно прошел к окну и, отогнув уголок шторы, выглянул на улицу.

— Достаточно давно.

— А... что случилось? — я попытался, чтобы мой вопрос прозвучал как можно мягче.

Рив резко повел плечом и сказал глухо.

— Убийство. — И тут же бросил, не поворачиваясь: — Только не надо меня жалеть!

Слова сочувствия, которые вертелись на языке, не сорвались. Он каким-то невероятным образом угадал, что я хочу произнести.

— ...И не надо извиняться, не вы же меня застрелили!

— Вас?..

— Да!

— В этой квартире?

— Угу...

Я поднялся и подошел к нему.

— Вам, должно быть, ужасно?

Он повернулся, и теперь я совсем близко увидел ирреальные, ослепительно-синие глаза.

— Не особенно. И... мне будет проще, если мы перейдем на «ты».

Я кивнул. Невероятно — абсолютно живой, реальный человек, я отлично вижу и слышу его, даже чувствую запах дорогого мужского парфюма... Неужели привидения пользуются дезодорантом?

— Ничего смешного!

— Прости... я...

— Ты думаешь слишком громко. И вообще, раз я у тебя в гостях, мог бы предложить выпить.

— Да, конечно. Но разве ты...?

Он снова смерил меня своим красноречивым взглядом, и я поспешил к бару. Привидение у меня в гостях, требует вежливого обращения и выпивки.

— Мартини, коньяк, вермут или...?

— Коньяк. И рюмку побольше.

Рив принял бокал, и мне удалось почувствовать, что руки у него по-человечески теплые.

— Я не пил хорошего коньяка уже лет пятнадцать!

— А плохого?

— Не придирайся к словам!

Он поднес бокал к носу и вдохнул аромат.

— Ах, черт, все бы отдал, чтобы снова почувствовать его вкус.

— Что же тебе мешает?

С печальной улыбкой он покачал головой и поставил рюмку на стол.

— Я призрак. Ты забыл. Я утратил часть человеческих способностей. Взамен, правда, приобрел другие: например, умение проходить сквозь стены. Но я с радостью отдал бы это за один час прежней жизни. Больше всего в моем состоянии не хватает алкоголя и секса...

— А... за что тебя?

Он опустил голову, так что белые, кудрявые волосы скрыли его лицо, а потом снова вскинул ее с улыбкой.

— Ладно. Я, пожалуй, пойду. Спасибо за гостеприимство.

— Рив, подожди.

Но он решительно направился к выходу.

— Постой! Как я могу тебе помочь?!

В это самое мгновение широкоплечая фигура исчезла, растворившись в воздухе. Я вышел в коридор, но не успел сделать и шага в сторону «первой» комнаты, как ее дверь громко захлопнулась перед моим носом. Это называется «спасибо за гостеприимство»? Приходите почаще, а без вас веселее?! Я развернулся и ушел к себе, едва справившись с искушением тоже хлопнуть дверью.

...Нахмурив лоб в глубоком мысленном усилии, Рив склонился над шахматной доской.

— Ну да, — размышлял он вслух, — если я пойду конем... нет, пожалуй, конем не стоит. — Он сидел, чуть склонив голову к плечу, и машинально постукивал основанием пешки по подлокотнику кресла. Забавно это, наверное, смотрелось бы со стороны для постороннего человека: шахматная фигурка в невидимой руке подпрыгивает в воздухе.

— Так что с конем?

— Подожди, я думаю.

Я был «знаком» с ним уже несколько дней. После своего неожиданного появления Рив стал «заходить в гости», и скоро я понял, что это знакомство доставляет мне очень много хлопот.

Видимым Д’Арт становился только в хорошем настроении. Тогда он охотно беседовал со мной, рассматривал мою коллекцию нефрита, подолгу переставляя с места на место полупрозрачные зеленоватые фигурки... Играл со мной в шахматы.

В остальное время я чувствовал на себе резкие перепады его настроения. Слышал далекие, отрывистые, довольно неприятные звуки, похожие на скрип железа по стеклу, в воздухе висело гнетущее уныние, словно он приоткрывал дверь из своего невидимого мира в мою комнату, и тот, другой мир был настолько несовместим с нашим, что даже легкое его дыхание становилось непереносимым.

Мне казалось, он ждет моего возвращения из города и даже как будто сердится, если я задерживаюсь... Ваза с травяным орнаментом не стала единственной жертвой его дурного настроения. Пару раз я находил мелкие осколки другой посуды, и всегда казалось, что ее хватали для того, чтобы в страшной ярости швырнуть в стену... Не знаю, зачем он делал это.

Иногда Рив казался мне рассерженным ребенком, обиженным мальчишкой, который швыряет на пол все, что попадается под руку, и хлопает дверью, сам не зная, на кого сердится. Он нравился мне, и я очень хотел понять его. Что он такое? Потерянная душа или слабый сигнал, идущий откуда-то издалека? Мне казалось, что сейчас в нем больше неуправляемых эмоций, чем разума. Поэтому он так непредсказуем и не может удержать бурных всплесков своего настроения, и кажется немного... безрассудным. Впрочем, в шахматы он обыгрывал меня чаще, чем я его...

Рив быстро взглянул на меня из-под белых волос, упавших на лоб, и тут же опустил глаза:

— Что ты так смотришь?

Я поспешно отвел взгляд и снова уткнулся в доску, на которой за эти несколько минут так ничего и не изменилось.

— Хочешь о чем-то спросить?

Я хотел. Вопросов было много — где и как он живет, что чувствует, почему я вижу его... И неужели он всегда заперт в этой квартире? Может быть, он и сердится, превращаясь в невидимый ледяной вихрь, зная, что ему не вырваться из пустой трещины между двумя мирами? Может быть, не злоба это, а отчаяние?

— Почему ты захлопываешь дверь, когда я пытаюсь войти в ту комнату?

— Это не я, — ответил он задумчиво. — Это мои экзоплазматические проявления... Твой ход.

Может быть, и правда не он? Может быть, вместе с ним в этом куске пространства заперто злобное существо, дышащее холодной враждебностью мне в спину? Невидимый страж из невидимого мира, от которого Рив может убежать на несколько часов, а потом должен вернуться обратно?.. Впрочем, все это фантазии, ничего я не знаю о мире призраков и ничего не знаю о парне, сидящем передо мной. Почти не задумываясь, я переставил какую-то из фигур, и Рив тут же укоризненно покачал головой, сделал свой ход, сказал «шах» и рассмеялся.

— Ну что, будем доигрывать или начнем новую партию?

— Давай новую, — сказал я со вздохом и, как проигравший, стал расставлять фигуры, а довольный Рив поднялся и подошел к полюбившемуся ему нефриту:

— Кстати, сюда идет твой сосед — писатель. Слышишь?.. Ну да, ты же не слышишь. Сейчас постучит в дверь... Вот, пожалуйста.

Я еще не привык к его способности видеть и чувствовать сквозь стены и поэтому вздрогнул, когда услышал громкий стук в дверь.

Литератор вошел стремительно и свободно, словно к себе домой.

— Привет. Слушай, не знал, что у тебя здесь так хорошо, а то заглянул бы раньше.

Он с видимым удовольствием огляделся по сторонам, не замечая Рива, сидящего на полу перед столиком с нефритом.

— Садись. Хорошо, что ты пришел.

Я уступил ему свое кресло, стараясь не смотреть на Рива, и сел напротив.

— Ты что, играешь в шахматы сам с собой.

— Ну... да, — пробормотал я, и мой собеседник засмеялся.

— И кто выигрывает?

— С переменным успехом, — ответил за меня невидимый и неслышимый Рив, поднимаясь. — Георг, не хочешь уступить и мне место?

Писатель удивленно взглянул на меня, не понимая, почему это я вдруг поспешно поднялся и пересел на диван.

— Значит, ты играешь в шахматы... — сказал он после недолгого молчания.

— Играет-играет, — снова ввязался в разговор Рив, вытянув ноги и положив их на край шахматной доски. — Ну, давай, парень, не стесняйся, скажи нам, зачем пришел. Стрельнуть денег или, может быть, хочешь сделать Георга главным героем своего нравственно-эротического романа?

— Хорошая квартира, — сказал сосед, прерывая, как ему казалось, неловкое молчание.

— Да. Неплохая... Не хочешь ли чего-нибудь выпить?

— Обойдется, — вскинулся Рив. — Это мой коньяк. Пусть пьет свой портвейн.

— Нет, спасибо, — вежливо отказался писатель.

— Не хочешь сыграть партию-другую? — повторяя мои интонации, спросил Рив, а потом вдруг снял ноги с доски, наклонился вперед и быстро передвинул белую пешку на одну клетку.

Я вскочил, отвлекая внимание соседа от этих противоестественных передвижений.

— А я все-таки налью нам... У меня есть отличный коньяк.

— Это мой коньяк, — снова напомнил Рив.

— Ну давай, — осторожно согласился писатель, пристально за мной наблюдая и, наверное, недоумевая, отчего я краснею, бледнею, отвечаю невпопад и вообще веду себя странно. — ...А почему три бокала?

Я резко отставил бутылку, сообразив, что собираюсь налить «несуществующему» Риву.

— Да, действительно... три.

— Эй! Один бокал мой! — воскликнул невыносимый Д’Арт и с грохотом опрокинул несколько фигур. Писатель вздрогнул и уставился на доску, а я поспешил заговорить о чем-то постороннем, сделав вид, что ничего не заметил. Некоторое время сосед оглядывался украдкой: он еще не понял, что происходит, но уже почувствовал, что у меня в комнате «нечисто». К счастью, коньяк был действительно хорошим, и писатель постепенно успокоился. Я же сидел, боясь поднять глаза, — теперь Рив стоял за спиной соседа, опираясь на спинку его кресла, и подбрасывал на ладони одну из шахматных фигур. Если он не поймает ее в очередной раз, она упадет прямо тому в бокал.

— Ух ты, Георг, это что, нефрит? — Сосед заметил мою маленькую коллекцию и выбрался из кресла. — Можно посмотреть?

— Да, конечно, — подтвердил я облегченно, радуясь, что он отойдет в дальний угол комнаты и не увидит полетов фигурки над своей головой.

Я обернулся к Риву и замер. Что-то странное происходило с ним... с его лицом. Не отрываясь, он смотрел на писателя, присевшего перед стеклянным столиком, и в его темных глазах горела почти... ненависть?

— Это мой нефрит, — сказал он глухо и отшвырнул пешку (к счастью, она беззвучно упала на ковер). — Слышишь, ты! Это мой нефрит!!

Как будто дрожь пробежала по его телу, и мне показалось, что сквозь красивое лицо проступают злобные, почти безумные черты другого, чужого и опасного лица. Это было настолько страшно, что я вскрикнул:

— Нет! Нет, не трогай!